Трансcексуал борис фомин: "мой мужской период был безоговорочно счастливым, чего не могу сказать о своей новой женской жизни". Звезды, сменившие пол Борис фомин фотограф до и после

Саша и Катя Кербель — девочки из хорошей семьи. Раньше про таких говорили — «золотая молодежь» или еще какие-нибудь глупости. Сейчас Катя — известный, модный фотограф. Саша — не менее известный и модный ди-джей. Молодые, целеустремленные, непохожие…

Они всегда жили без оглядки на свою знаменитую фамилию. Но случай у них — действительно особый. Папа — вице-президент Российской Академии художеств, Герой Соцтруда, участник войны, знаменитый скульптор-монументалист, лауреат Ленинской и Гоcударственной премий Лев Кербель. Такой же титан страны Советов, как, например, Сергей Михалков в литературе.

Сейчас Льву Ефимовичу восемьдесят пять лет, а старшей из его дочерей нет и тридцати. Их мама была юна и прекрасна. Такой и осталась в памяти. Удивительная история их семейства, полная замысловатых сюжетов, драматизма и высоких чувств, не так давно заинтересовала крупную французскую кинокомпанию. Там действительно есть о чем снимать.

В семье Кербелей всегда было много женщин. Иногда дом больше походил на итальянский квартал: куча народа, в каждой комнате — по включенному телевизору.

Все кричат, обращаясь друг к другу через дверь. Кто-то болтает по телефону. А телефон — один на всех… Все как обычно в больших семьях.

Когда сестры были маленькими, папа заметил у них художественные способности. Девочки лепили из пластилина, клеили домики, рисовали. Словом, вели себя как все дети. Но отец решил подойти к вопросу всерьез. И нанял преподавателя.

Саша: «Папа пригласил для нас какого-то известного художника. Начинать надо было с кувшинов и натюрмортов, а нам сразу хотелось — небо, лес, звезды. И мы стали дяденьку саботировать. Допустим, он должен был прийти в пять вечера. Без пяти минут пять мы выключали свет и сидели тише воды, делая вид, что никого нет дома. Когда возвращались родители, мы говорили: странно, что-то никто не приходил. К счастью, он быстро махнул на нас рукой».

Катя: «С раннего детства в доме существовала традиция: каждое воскресенье с утра мы всей семьей шли на выставку, а потом обедали в ресторане. Надеюсь, папа не обидится, но для нас это была просто каторга. Ребенку в 4—5 лет трудно воспринимать культурные ценности. А он считал, что приобщает нас к искусству. В результате я долгие годы терпеть не могла все выставки».

Впрочем, попытки насильственного приобщения к прекрасному ничуть не омрачали их детства. Сестры росли почти как обычные дети. Конечно, они знали, что их папа — известный человек. У них были красивые игрушки, Барби, которых в СССР тогда еще никто не видел. Но воспитывали девочек довольно строго: чтобы не смели зазнаваться.

И все же их жизнь была неизмеримо интереснее жизни сверстников. Отец часто работал за границей и брал детей с собой. А поскольку он делал памятники по правительственным заказам, поездки были организованы на высшем уровне. В одной только Германии Саша и Катя побывали раза три. А времена, когда Лев Ефимович делал свой знаменитый памятник Ленину на Кубе, его дочери вспоминают как сказку.

Катя: «Поездка на Кубу совпала с моим 16-летием. Мы поехали по личному приглашению Фиделя Кастро, они с папой были знакомы — он делал портрет Фиделя в мраморе и портреты членов его семьи. Несколько месяцев мы жили на роскошной правительственной вилле в Гаване, у нас были слуги, охрана, шоферы. Тогда все это казалось совершенно невероятным. В огромном парке за окном гуляли розовые фламинго, на ветках качались диковинные по тем временам плоды киви. Повар каждое утро спрашивал нас, что мы хотим к столу. В Москве трещали морозы, а мы плескались в океане… Полное ощущение рая».

Лев Кербель никогда не работал дома, ведь скульптура — это вечная грязь, пыль. Все работы Льва Ефимовича хранятся в мастерской, которая совсем рядом с домом. У сестер с раннего детства был допуск в святая святых, но тогда они еще не понимали, что их отец — главный скульптор великой державы.

Саша: «Его скульптурные портреты — совсем как живые. Когда я маленькой входила в мастерскую, иногда пугалась — столько людей на тебя смотрит. От них словно сияние исходило. У папы есть очень красивый портрет очень красивой женщины — Элины Быстрицкой. Он меня всегда завораживал».

Пробовал Кербель лепить и дочек. Для начала взялся за старшую — Катю. Дело было на даче: лето, жара, балкон, 10 часов утра. Ватага малолетних друзей уже побежала на речку, а Катя должна неподвижно сидеть на табурете. Ей совсем не хочется увидеть свой образ в глине. К тому же под балконом нарезает круги Саша и подает жалобные сигналы. Но отец неумолим: сиди и позируй. Все закончилось скандалом: бабушка отругала папу за издевательство над детьми и отпустила их на речку.

Позже Лев Ефимович еще несколько раз тщетно пытался лепить девочек. Но с близкими людьми работать сложнее: облик знаком до мельчайших трещинок, а суть ускользает. Зато для других скульптур сестры позировали часто и плодотворно, но это из разряда смешного. Например, работая над памятником Жукову, что стоит на Полежаевской, Кербель никак не мог поймать складку на сапоге маршала. Призвал на помощь Катю, надел ей на ногу сапог и стал ваять. Часто использовал Сашины руки, они у нее очень красивые.

Катя: «Я никогда не чувствовала себя старшей сестрой. У нас с Сашей разница всего год, и нас воспитывали вместе. Специально отдали в школу в один класс — меня с семи лет, а Сашу с шести. Мы всегда сидели за одной партой. А если ссорились, то и ругали нас одинаково, без разделения на старшую-младшую».

Лев Ефимович Кербель женился в 56 лет, его юной жене Марии было всего 22 года. Он только что пережил самый черный период в жизни: погиб его взрослый сын. Не выдержав трагедии, умерла жена. В 54 года он остался совсем один. Кербель был тогда на пике славы, его одолевала масса поклонниц. И тут появилась Маша. Она пришла к нему работать натурщицей. Девочка из хорошей семьи, генеральская дочка, Маша по натуре была человеком свободным, что-то вроде хиппи по тем временам. Она пробовала свои силы как натурщица скорее забавы ради. Золотое качество в этой профессии — ни при каких условиях не шевелиться. Маша была идеальная модель: приходила в мастерскую, принимала нужную позу и застывала. Никогда не жаловалась и не просила перерыва. Хотя какое это имело значение? Ведь не поэтому у них начался роман. И возрастная разница в 30 лет с хвостиком тоже никакой роли не играла.

Они влюбились друг в друга совершенно безумно. И поженились, и родились у них дочери — Катя и Саша. И все шло так гладко. Но Маша была слишком юна и беззаботна. Она встретила другого. И девочки остались с папой.

Саша: «Мама была очень красивая, высокая, всегда очень прямо держалась. В раннем детстве одна сцена впечаталась мне в память, как она перед зеркалом расчесывала свои длинные волосы. Я благоговела и млела: какая у нас красивая мама! Когда она ушла, мы были еще маленькие и восприняли это совершенно естественно. Тем более что в семье не возникло неполноценности: сколько себя помню — всегда рядом была бабушка. Она совсем молодая, и получалось, что и папа, и мама у нас есть».

В новом браке у Маши родилась еще одна дочь — Юля. Сашу и Катю с раннего детства воспитывала бабушка, Машина мама. Постепенно она взяла на себя роль хозяйки в семье Льва Кербеля. Заботилась о детях, помогала по дому. Когда девочки пошли в четвертый класс, их бабушка и папа расписались. Впрочем, бабушка — неподходящее слово. Ведь она моложе их отца, Льва Ефимовича, на 10 лет.

Саша: «Бабушкой я называю ее редко. Ее зовут Гертруда, а сокращенно — Гиля. Мы с детства зовем ее Гиля,

Гилюша. Это уже целое понятие, которое включает в себя маму, подружку, сестру, весь мир. А с мамой мы

общались почти как подруги, нам нравилось называть ее Машей. Она была очень веселым, живым и вечно юным человеком, никогда нас не ругала и не воспитывала. Например, в 12—13 лет мы уже ходили в компании с мальчиками, и нам страшно хотелось краситься. Родители запрещали делать это строго-настрого. А мама реагировала абсолютно спокойно. Она была одной из немногих, кто знал, что я курю. После первой же сигареты я ей призналась".

Спустя годы Маша с младшей дочерью Юлей снова переселилась в дом Льва Кербеля. Что бы ни происходило в ее жизни, Лев Ефимович всегда заботился о ней как о родном человеке. Наверное, к тому моменту он действительно уже относился к ней как к дочери…

Катя: «Гости вечно путались — кто из нас к кому какое родственное отношение имеет. Юля часто называла папу дедушкой. И никто не понимал, как это: мы — сестры, но нам он — папа, а ей — дедушка. Многие принимали маму за нашу сестру. Тем более что у нее отчество, как и у нас, — Львовна. Чтобы не объяснять нашу запутанную семейную историю, мы дружно делали вид, что мама на самом деле наша старшая сестра, а Юля — ее дочка, то есть папина внучка. Бабушка Гиля — наша мама, а папа так и есть наш папа. И по возрасту все совпадало. Нам с Сашей тогда было 12—13 лет, и это притворство нас необычайно веселило».

Мамина смерть стала страшным ударом для девочек, она была неожиданна и внезапна. Бывает, что человек умирает из-за тяжелой болезни, и все морально готовы к его уходу. А у Маши случилось внутреннее кровотечение — в гостях, 8 марта. Родным кто-то позвонил и спросил: «Мария Львовна Кербель — ваша родственница? Тогда приезжайте в морг. Забирайте». Они были уверены, что это злая шутка, ошибка. В полном оцепенении приехали в Боткинскую, ожидая, что все вот-вот разъяснится… Маму надо было опознать. Отец все взял на себя: самые болезненные, мучительные моменты, связанные со смертью. Сейчас на могиле лежит плита белого мрамора. Лев Кербель не стал делать надгробную скульптуру. Он слишком тяжело перенес эту потерю.

Катя: «У меня такой характер — если бы сейчас были советские времена,

я обязательно вступила бы в партию, стала бы чиновником. Я никогда не витала в облаках, четко знала, чего хотела. С детства все говорили — какой серьезный ребенок! Саша, наоборот, всегда была фантазеркой, что-то выдумывала. Юля совсем не похожа ни на меня, ни на Сашу. Сейчас она заканчивает искусствоведческий факультет Суриковского института. Эта профессия — как раз для нее. Она замкнутая, не очень общительная. Она хороший и доброжелательный человек, но с книгами ей проще, чем с людьми".

Конечно, папа мог помочь им с институтом, он имел связи и возможности. Но девочки выросли особами самостоятельными. Саша мечтала стать актрисой или работать на телевидении. Пробовала поступить в Щукинское театральное училище, но на последнем экзамене срезалась. Отец сказал — зачем терять год, поучись пока на искусствоведа в Суриковском, это хорошее образование.

И она пошла, чтоб угодить папе.

Саша: «Я так старалась! Я делала все, чтобы не поступить. Но, к сожалению, мне катастрофически везло, и я поступила! Я прекрасно знала, что имя моего отца в институте всем известно. И понимала, что учиться плохо я не имею права, чтобы просто не опозорить фамилию. Но втайне очень страдала, чувствуя, что занимаю чужое место. Я хотела в журналистику, в театр, куда угодно, где меня было бы видно или слышно. У меня с детства тайный грешок — люблю быть на виду».

Саша пробовала работать на телевидении. Но из эфира ее быстро убрали, заявив, что лицо «слишком юное». Тогда непокоренная Александра пошла прямиком к директору «Радио Максимум», коим оказался Михаил Козырев. В итоге задержалась на радиостанции на 5 лет. Стала известной ди-джейкой, потом вышла замуж, долго нигде не работала. Сейчас честно служит на радио «Монте-Карло».

Саша: «Радио я люблю, есть у меня кайф от этой работы. Но мне до сих пор хочется реализовать свои юношеские мечты. И теперь собираюсь к ним вернуться. Особенно хотелось бы сняться в кино».

Рациональная Катя изъявила желание поступать в МГИМО, на международную экономику. По тем временам это было единственное образование, которое могло обеспечить приличную работу. Несмотря на усиленные занятия с репетиторами, она провалилась. На следующий год ей посоветовали идти на вечернее. Вторая попытка стала удачной.

Катя: «На вечернем отделении я вдруг обнаружила, что у меня весь день свободен! Тут-то и начались творческие поиски, я увлеклась модой, фотографией. Постепенно увлечение стало серьезней, чем учеба в МГИМО. Один друг познакомил меня с известным фотографом Борисом Фоминым. Он искал себе ассистентку и взял меня на работу. С тех пор мы работаем как творческий дуэт. Мы вместе ездили на съемки, участвовали в выставках. Наши имена в каталогах всегда стояли рядом — Борис Фомин и Катя Кербель. А два года назад Боря сменил пол и стал Олей. С тех пор мы подписываемся — Ольга Фомина и Катя Кербель. Вы не смотрите, что она выглядит так юно, на самом деле Ольга семнадцать лет профессионально

занимается фотографией и уже на момент нашего знакомства была настоящим профи. Благодаря ей я многому научилась и в творческом, и в человеческом плане".

Сейчас у них появилось много дорогих клиентов: звезд, бизнесменов,

политиков, — что потребовалось разделение труда. Снимает в основном Ольга, а Катя взяла на себя административные функции. Они открыли фотомагазин, собираются расширяться. Впереди хорошие перспективы, отличные клиенты, большие гонорары…

Катя: «Пока я незамужем. Конечно, как всякая женщина мечтаю иметь семью. Но кто-то выходит замуж, чтобы обрести материальную независимость или вырваться от родителей. У меня таких проблем нет, спешить мне некуда, поэтому я надеюсь встретить человека, с которым захочу прожить жизнь. Пока такого человека нет рядом. Мужчины часто кажутся мне либо неумными, либо несостоявшимися, либо непорядочными. Словом, мелкими и недостойными меня».

Сейчас все они разлетелись из родного гнезда. Сначала Саша осознала, что после целого дня галдежа на работе ей необходимо дома посидеть в тишине. А дома — «итальянский квартал». Она стала первой, кто уехал от родителей. Потом отделилась Юля, Катя переселилась последней. Да и то — понарошку. У нее квартира на соседней лестничной клетке. Общение с родителями по вечерам — особое удовольствие. Дочери для них — смысл всей жизни, они каждый день ждут, когда Катя вернется с работы, чтобы поужинать вместе.

Саша: «Когда мы уехали, стало очевидно, как нам всем не хватает нашего вечного „итальянского квартала“. И я по-новому начала к нему относиться. Теперь стараюсь как можно чаще ездить к родителям. Там все как в детстве. Я захожу в этот дом и чувствую его душу…»